Берег Стикса - Страница 12

Роман бросил пить и курить во время своих православно-буддистских похождений. Тогда считалось, что здоровый образ жизни может помочь узреть истину и достичь просветления. Теперь же ему отчаянно хотелось закурить и хлебнуть чего-нибудь покрепче. Казалось, что привычный человеческий допинг расставит мысли по местам и прогонит тоску. Роман отряхнул, насколько возможно, грязь с одежды и направился к ларьку. Он хотел купить сигареты, и только подойдя вплотную, уже видя пёстрые коробки и бутылки за освещёнными стёклами, сообразил, что его карманы безнадёжно пусты уже не первый день.

Роман мысленно чертыхнулся и, облокотясь на металлический поручень напротив окошка ларька, заглянул внутрь. Сонная полная девица, осветлённая до бледно-жёлтого оттенка, оторвала осоловевшие глазки от книжки в бумажной обложке, которую читала, посмотрела на Романа — и моментально проснулась. Заплывшие сонные глазки её сделались очень большими и выразительными — они выражали настоящий ужас.

Она не завопила в голос только потому, что потеряла дар речи.

Роман вдруг почувствовал, как заныла верхняя челюсть — даже приятно, пожалуй. Его ноздри раздулись сами собой — ив нос ударил запах из ларька: сигаретного дыма, дешёвой еды, вызвавшей мгновенную тошноту — и тёплой живой плоти. Это было так неожиданно и ярко, что Роман сам себе удивился.

— Который час, крошка? — спросил он небрежно, сглатывая слюну и принюхиваясь.

— Ч… четвёртый…

— Огоньку не будет?

Девица, похоже, справилась со своим страхом. Она усмехнулась, вытащила из коробки простенькую зажигалку, чиркнула, поднесла пламя к самому лицу Романа…

И тут его тело само собой рванулось вперёд, а пальцы сомкнулись у девицы на запястье. Девица взвизгнула и дёрнулась, зажигалка упала, — а Роман потянул изо всех сил. У него было такое чувство, будто девица пытается отобрать у него последний кусок хлеба — и это ощущение, помноженное на дикий голод, удесятерило его энергию. Девица уже не визжала, а молча, отчаянно, сосредоточенно дёргалась, пытаясь вырваться. Роман дважды перехватил её руку повыше — рука в тонком рукаве нитяного джемперка уже торчала в окошке ларька по плечо. Пальцы Романа внезапно обрели чувствительность, рука была мягкая и тёплая, под рукавом и кожей текла кровь — кровь! — и, осознав эту простую вещь, он впился в руку у самого плеча зубами, как некоторое время назад — в другую, холодную руку…

Девица пронзительно завизжала. Роман подумал, что кто-нибудь может услышать её вопли и помешать ему, и эта мысль привела его в бешенство. Голод, смешанный с яростью, заставил его не только хлебать горячую кровь, бьющую из разорванной артерии яркой струёй, но и терзать, рвать плоть с животной, бездумной, торопливой жадностью…

Внезапно Роман осознал, что девица уже не кричит. Это удивило его. Он оторвался от её руки, на которой у плеча обнажилась кость и разодранные мышцы, спутавшись с окровавленной тканью джемперка, висели клочьями — и посмотрел ей в лицо.

Девица лежала на маленьком прилавке между коробкой с использованными чеками и подставкой для блоков с жевательной резинкой. Её лицо побелело, и глаза закатились так, что можно было разглядеть только белки. Касса, прилавок, подставка под жвачку — всё было залито кровью, будто густым томатным соком…

Роман усмехнулся. Вид трупа, из которого уже почти не сочилась кровь, паче чаянья не вызвал ни малейших угрызений совести, ни жалости, ни ужаса. Скорее, напротив — по телу разливалось живое тепло, оцепенение прошло, и руки уже выглядели вполне по-человечески, а значит, и лицо должно было измениться к лучшему. Роман облизал губы, поднял пригоршню мокрого, не растаявшего снега и потёр лицо там, где кожа казалась липкой на ощупь. Снег стал красным, и Роман отшвырнул его в сторону.

Смешно психовать, если ты — мертвец. Чего можно бояться под таким углом зрения? Милиции?

Роман обошёл ларёк вокруг и толкнул дверь. Она не поддалась, но он понял — дверь не заперта, а только накинут крючок или задвинута защёлка. Роман снова усмехнулся и толкнул сильнее, налегая всем весом. Раздался треск, и дверь распахнулась.

Воровство ничем не хуже убийства. Но — какая это малость по сравнению с твоей собственной смертью! А ты-то дёргался — кровь, кошмар… Фигня.

Вампиры вряд ли терзаются угрызениями совести.

Роман отпер кассовый ящик и выгреб оттуда купюры. Несколько десяток упали на пол, прилипли к кровавой луже — дьявол с ними. Роман рассовал деньги по карманам, оторвал от пачки полиэтиленовый пакет, сунул туда блок дорогих сигарет, две бутылки водки, банку пива, банку консервированных оливок, пару пакетиков чипсов… От вида и запаха еды ему было нехорошо, но он отлично представлял себе, какое впечатление это должно будет произвести на Татьяну.

Упырю, как и вампирам, нужно логово, подумал он уже спокойно. Его природный цинизм помножился на благоприобретённый — и теперь представлял собой сокрушительную силу мегатонной мощи.

Выйдя на свежий воздух, Роман глубоко вдохнул и потянулся. Боль забылась, как забывается зубная боль после того, как вырвешь больной зуб — теперь он чувствовал тепло, покой и что-то, похожее на приятную усталость. Хорошо бы поспать, подумал он и направился к дому.

Он начинал осваиваться с новым положением. Как бы то ни было — вампир, упырь или смертный — я мыслю, следовательно, я существую. Почему бы прикола ради не поизучать упырей? Глава первая: чем отличается упырь от вампира…

Роман открыл дверь своим ключом и просочился в ванную комнату, тихо-тихо, почти беззвучно. Торопливо содрал с себя окровавленные тряпки. Сунул в грязную наволочку, завязал узлом.