Берег Стикса - Страница 21

А после этого Милка изменилась, вернее, начала меняться. У неё распрямилась сама собой вечно сутулая спина, похорошели руки, зрение стало острее, перестали выпадать волосы — и с каждой выпитой каплей крови Принца она становилась всё легче и легче. Все болячки исчезли, вся тяжесть, вся ломота, вся тошная скука исчезла — и Милка почувствовала, что становится восхитительно неживой, нарисованной, как рекламные модели. Лёгкой и прелестной.

Это был подарок Принца. Принц любил её, как никто, никогда и никого.

Правда, в Милкиных переменах были некоторые неудобства. Например, её отражение в зеркале с каждым днём всё расплывалось, расплывалось — пока не стёрлось совсем, а полюбоваться на свой сказочный лик очень хотелось. Но это было не так уж плохо. Чёрт с ним, с отражением. Милка уже стала сказочной героиней, совсем сказочной, нереальной, бесплотной — почти летала, а не ходила. Хуже было то, что её священный талисман, её змеиное кольцо, жалил и жёг ей руку с каждым днём всё больнее. Милка снимала его — и видела ожог на пальце, узкую красную полосу, которая горела огнём. С сожалением думала, что через некоторое время придётся носить кольцо на шее, на цепочке, а прикасаться к нему через тряпочку. Но в сущности, это тоже были мелочи, мелочи.

Теперь Милка спала весь день, легко, сладко, как в детстве — а к вечеру выходила убирать лестницы и чистить мусорники. Работа уже не доставляла ей неудобств; двигаться было легко и приятно, и весенний вечерний воздух великолепно пах свежестью и гнилью. И люди сделались слабыми и ничтожными — Милка иногда с удовольствием думала, что теперь у неё много силы, и она сможет убить кого захочет. Даже свою начальницу.

Потому что её Принц любит свою Принцессу.

После талантливой дизайнерской обработки Романа квартиру в доме, предназначенном на снос, было не узнать.

Ободранные обои задрапировали чёрной материей. Напротив большого зеркала в металлическом тазике рваным пламенем горела смола. В зеркале отражался огонь, чёрные драпировки, толпа бледных, возбуждённых до предела людей с горящими свечами в руках, импровизированный алтарь, на котором стоял огромный стеклянный бокал — зато три гротескные фигуры в чёрных туниках, стоящие прямо перед ним, не отражались и не отбрасывали теней, что делало их совершенно нереальными. В действе было что-то средневековое — и достаточно ужасное.

Роман, держа на вытянутых руках нож с бритвенно-острым, тщательнейшим образом заточенным лезвием, вдохновенно декламировал нараспев:

— …а также древние силы, выдыхающие мрак, и те, кто движет туман, и те, кто несёт облака! А также носящие одежду из человеческих кож и свистящие во флейты из человеческих костей! Те, кто ждёт и жаждет вашего заступничества, готовы поить вас кровью и кормить плотью!

Толпа слегка содрогнулась. Роман выкинул вперёд руку с ножом, указав остриём на ближайшую фигуру:

— Ты готов к жертве?

Ошалелый парень с плоским туповатым лицом и зрачками наркомана испуганно огляделся, встретился с очарованными взглядами участников церемонии — и шагнул вперёд.

Василий схватил его за руку — парень вздрогнул от его ледяного прикосновения — задрал на ней рукав и подтащил к бокалу. Роман с непроницаемым лицом нанёс скользящий удар, неглубоко распоровший мышцы. В бокал хлынула кровь. Парень заорал не то от боли, не то от восторга. Роман нагнулся к его ране и тренированным вампирским движением полуоблизал-полупоцеловал. Толпа взревела.

Ира оттащила жертву в сторону, сунула полотенце, смоченное перекисью водорода.

— Кто ещё готов породниться с сильнейшими мира?! — вопросил Роман, облизнув окровавленные губы.

Добрых полдюжины рук с засученными рукавами протянулось к нему. От прикосновений лезвия ножа, рук Романа и его рта посвящённые в экстазе визжали и вопили, как сборище сумасшедших. От воплей металось пламя; кровь хлестала в бокал и мимо бокала. Крашенная девица в истерике драла собственные запястья длинными наманикюренными ногтями.

— Вы — дети ночей! — орал Роман в тон толпе, и она отвечала безумным рёвом:

— Да!!!

— Вы чувствуете древнюю мощь!

— Да!!!

— Вы могущественны и свободны!

— Да!!! — орали посвящённые, срываясь на визг и пьянея от вида крови.

— Вам дарована любовь! — завопил Роман изо всех сил. — Наслаждайтесь ночью!

Толпа участников обряда, сдирая окровавленную одежду, ломанулась в соседнюю комнату, где были водка, наркота и матрасы на полу. «Ритуальный зал» опустел.

Роман облизал лезвие ножа и отпил из бокала. Упыри жадно и умильно глядели на него.

— Жрите, — усмехнулся он, отходя.

Бокал опустел через минуту.

— Гений ты всё-таки, — искренне восхитился Василий. — В смысле — вы, мессир.

— Вот то-то, — хмыкнул Роман. — Ещё не то будет, малыш.

— А что это за богиня — Балкис-Македа? — спросила Ира, облизываясь.

— Так египтяне царицу Савскую звали, — сказал Роман и потянулся.

— А кто это?

— Не твоё дело.

И отправился переодеваться, прислушиваясь к стонам и воплям за стеной.

А в мире тем временем наступала весна.

Серо-голубыми вечерами в город из лесов и полей приходил дождь. Мир тёк и мерцал, как ртуть, каждое дерево тихонько светилось собственным нежным свечением, светились стекла и стены, светился мокрый асфальт — и во всём этом мокром теплом сиянии была нежная сила, крепкая, как старое вино. Воздух благоухал бисквитным, ромовым духом новых рождений. От земли пахло халвой и ещё не выросшими травами. Тот, кто бродил этими вечерами по улицам, ощущал себя плывущим в теплом, тёмном, мягком и влажном пространстве, просто-таки — в орошённом дождём чреве мира, вынашивающего будущее лето…